Телевизор в соседней комнате звучал все громче — «Эй вы там, хорош, а то надоело», — и Бен пытался придумать, что бы такое ей сказать. Иногда ему казалось, что он никогда ничего не говорит Диондре просто так — между ними происходят не разговоры, а бесконечные словесные перепалки, стычки и кулачные бои, во время которых он постоянно пытается защититься от ее вечного раздражения и сказать то, чего она от него ждет. Но он ее любит, действительно любит, а как поступает мужчина с любимой женщиной? Говорит то, что она хочет услышать, и закрывает рот. Он сделал ей ребенка, теперь он ее раб и обязан ее полностью обеспечивать. Придется уйти из школы и устроиться на работу, что очень хорошо. Знакомый пацан в прошлом году бросил школу, устроился на кирпичный завод и за год заработал двенадцать тысяч долларов. Трудно даже представить, на что можно потратить такую прорву денег. В общем, он уйдет из школы, что тоже хорошо, если учесть, что там Диондра себе напридумывала после услышанного о Крисси Кейтс.

Чушь собачья, заставившая его поначалу даже попереживать, что поползли какие-то слухи, но потом он ощутил нечто вроде гордости. Она совсем ребенок, но какой! Ее знают даже старшеклассницы — вон ведь как она их интересует. Ничего удивительного — хорошенькая, воспитанная девочка, так что это даже круто, что такая девчонка по уши влюбилась в него. Конечно, все, что Диондра ему сейчас наговорила, — не более чем ее обычное преувеличение. Что ж, у нее иногда случаются истерики.

— Эй, алё, очнись! Витаешь в облаках?! Я говорю, нам придется отсюда уехать.

— Хорошо, значит, уедем. — Он попытался ее поцеловать, но она его оттолкнула.

— Да ты что?! Так просто?! Куда мы поедем?! Как ты нас будешь обеспечивать?! У меня, знаешь ли, больше не будет денег, которыми меня сейчас снабжают родители. Тебе придется устроиться на работу.

— Хорошо, значит, устроюсь. Да вот хотя бы в Уичито к твоему дяде — или кто он там тебе.

Она посмотрела на него как на сумасшедшего.

— Ну… в этот… его магазин спорттоваров, — продолжал он гнуть свое.

— Тебе всего пятнадцать лет — ты не можешь там работать. Ты не водишь машину. Мне вообще кажется, что без разрешения матери ты не можешь устроиться работать. Когда там тебе стукнет шестнадцать?

— Тринадцатого июля. — Он сказал это, чувствуя себя так, словно надул в штаны.

Она расплакалась:

— Боже мой, боже мой, что же нам делать?!

— Дядя помочь не сможет?

— Он все расскажет родителям — какая там помощь!

Она поднялась, голая, живот так опасно выпирал и казался настолько лишенным поддержки, что хотелось подставить снизу руку. Он смотрел на нее и думал, что она еще больше раздастся вширь. Она пошла принимать душ, так и не накинув ничего сверху, хотя, если Трей до сих пор на диване, он ее со своего места увидит. В ванной утробно загудели трубы и полилась вода. Все — разговор закончен. Бен обтерся махровым полотенцем, которое взял возле корзины для белья, втиснулся в кожаные штаны, надел футболку и присел на краешке кровати, представляя, как Трей начнет упражняться в остроумии, когда они вернутся назад в гостиную.

Через несколько минут в спальню впорхнула Диондра с красным полотенцем на голове и, не глядя в его сторону, уселась перед туалетным столиком с зеркалом, выдавила в ладошку пену размером с кучку собачьего дерьма и начала наносить на волосы, тут же прядь за прядью подсушивая их феном: кучку на волосы — сушка, кучку на волосы — сушка.

Он не знал, выйти из спальни или остаться, поэтому тихо сидел на кровати, пытаясь поймать ее взгляд. Она влила в ладошку темную массу тонального крема (так, наверное, художник разводит краски) и начала втирать в кожу. (Некоторые девчонки — он слышал собственными ушами — говорят, что у нее не лицо, а маска. Но ему нравится: оно становится таким гладким и загорелым, хотя при этом шея кажется белее — прямо как ванильное мороженое, политое карамельным сиропом.) Потом она принялась за ресницы — и нанесла три слоя туши. (Она всегда говорит, что нужны три: первый — чтобы сделать ресницы темнее, второй — гуще и пушистее, а третий — для пущего эффекта.) Наконец очередь дошла до помады: нижний слой, верхний слой, блеск для губ. Она заметила его взгляд, остановилась и начала промокать губы о крошечные белые треугольнички, оставляя на них фиолетовые следы, словно от поцелуев.

— Ты должен попросить денег у Раннера, — сказала она, глядя на него из зеркала.

— У отца?

— Да. Они ведь у него есть? Трей всегда покупает у него траву.

Она бросила полотенце, выдвинула из комода ящик с нижним бельем — настоящими залежами ярких кружавчиков, оборочек и блестящего атласа, — покопалась в нем и вытащила трусики и лифчик алого цвета, отделанные черным кружевом, как в вестернах у девиц из салунов.

— Ты уверена, что мы с тобой имеем в виду одного и того же человека? — спросил Бен. — Мой отец занимается мелким ремонтом на фермах — вот его работа.

Диондра вытаращила на него глаза, одновременно безуспешно пытаясь застегнуть лифчик, из чашечек которого гигантскими яйцами вываливалась грудь. В конце концов она отшвырнула неслушающийся предмет туалета: «Гребаная фигня! нужен другой!» — и гневно воззрилась на Бена, но тут прямо на глазах с нее начали сползать трусики. Ничего из ее соблазнительного нижнего белья ей больше не подходит. Бен подумал: какая пузатая, но потом мысленно поправил себя: беременная.

— Ты это серьезно? Ты не в курсе делишек своего папеньки? Он еще на прошлой неделе продал дурь нам с Треем. — Она отшвырнула и трусики, потом надела другой — простенький — лифчик и новые джинсы, больше подходившие под ее новые размеры.

Бен ни разу не покупал наркоту самостоятельно. Трей, Диондра, да и все в их компании, у кого было что покурить, давали затянуться, иногда он участвовал в складчине, добавляя пару долларов в общий котел. В его представлении у человека, который это продает, золотая цепь на шее, пальцы в кольцах и прилизанные волосы — отец, в старой бейсболке, далеко не новых рубашках и в ковбойских сапогах, не вписывался в этот образ. Нет, он никак не может этим заниматься. И потом, у тех, кто торгует наркотой, водятся деньги, так что весь этот спор — полная чушь. Но даже если бы он и торговал наркотой и у него действительно водились деньги, он бы не дал Бену ни цента. Он бы поднял его на смех, возможно, даже протянул ему двадцатидолларовую бумажку, но так, чтобы он не мог до нее дотянуться, а потом посмеялся бы и сунул ее обратно в карман джинсов. У Раннера никогда не было бумажника, он совал скомканные доллары в передние карманы джинсов; разве это не достаточное доказательство, что денег у него нет!

— Трей! — крикнула Диондра в сторону коридора.

Она рывком влезла в новый свитер, оторвала ценник, швырнула на пол и тяжело вышла из спальни. Бен снова оказался в окружении плакатов с рок-музыкантами и астрологическими знаками (Диондра — Скорпион и очень серьезно к этому относится), магических кристаллов и книг по нумерологии. Вокруг зеркала было полно высохших букетиков на булавках, чтобы прикалывать к платью, которые дарил Диондре не он — почти все были от старшеклассника из Хайаваты по имени Гэри. Даже Трей говорил, что он редкий мудак. Естественно, Трей его знает.

Эти букетики с розово-фиолетовыми изгибами и складочками выбивали Бена из колеи, потому что были похожи на органы. Сейчас они напомнили о вонючих комочках плоти в его ящике в школе — жуткий подарочек, который оставила ему Диондра, это были женские органы какого-то животного. Она так и не призналась, где их раздобыла, лишь намекнув, что это — часть кровавого жертвоприношения, которое они совершили с Треем. Но Бен решил, что, скорее всего, это то, что осталось после опытов на уроке биологии. Как же ей нравится над ним издеваться! Когда они на уроке препарировали новорожденного поросенка, она притащила ему хвостик, посчитав, что это невероятно смешно. Но это было не уморительно, а отвратительно. Он поднялся и пошел в гостиную.