— Да, это явно мой хлеб.

— Вот и отлично. Если тебе удастся договориться о встрече, я бы хотел поехать с тобой.

Я молча пожала плечами и поднялась, намереваясь оставить его разбираться со счетом, но он окликнул меня, не дав сделать и трех шагов:

— Либби, ты в курсе, что у тебя в кармане солонка и перечница?

Я секунду поколебалась — может быть, всплеснуть руками: «Ну надо же, угораздило, я такая рассеянная». Но вместо этого я просто кивнула и выскользнула за дверь. Они мне нужны.

Лайлу удалось выяснить, что мать Крисси Кейтс живет в Эмпории, что между Топикой и Уичито, от второго мужа у нее тоже была дочь, появившаяся на свет через двадцать лет после рождения первой. За прошедший год он много раз ей звонил, оставлял сообщения с просьбой перезвонить, но безрезультатно. Дальше он не продвинулся.

Если до кого-то действительно необходимо дозвониться, сообщения оставлять нельзя — надо звонить и звонить до тех пор, пока не поднимут трубку (от злости или из страха), и тогда очень важно, успеешь ли сказать то, что заставит человека не бросить ее.

Я звонила матери Крисси двенадцать раз, она ответила на тринадцатый, после чего я тут же выпалила:

— Это Либби Дэй — младшая сестра Бена Дэя — вы его помните?

На другом конце облизали губы, и слабый голос пробормотал:

— Да, я помню Бена Дэя. А что такое?

— Я бы хотела поговорить с кем-нибудь из вашей семьи о тех обвинениях, которые против Бена выдвинула ваша дочь Крисси.

— Мы об этом не говорим… Лиззи, так вас, кажется, зовут? Я снова вышла замуж и практически не общаюсь с прежней семьей.

— Вы не знаете, как я могу отыскать Лу или Крисси?

Она выдохнула, как будто до этого затянулась сигаретой:

— Вероятно, Лу сидит в баре где-нибудь в Канзасе. А Крисси? Езжайте по семидесятому шоссе в западном направлении и сразу после Колумбии сверните налево к одному из тамошних стрип-клубов. И больше сюда не звоните.

Бен Дэй

2 января 1985 года

12:51

На розовом листочке картона из ящичка Крисси он написал: «Угадай, кто сейчас о тебе вспоминает» — и поставил внизу букву «Б». Она наверняка запрыгает от радости. А если взять что-нибудь из ее ящичка и подбросить Либби? Нет, пожалуй, не стоит: если у Либби вдруг обнаружится симпатичная вещица, это покажется подозрительным. Можно себе представить, какие шутки отпускают в школе у них за спинами по поводу его самого и сестер. Почти всю одежду девчонки донашивают или за ним, или друг за другом. Мишель бегает в его старых свитерах, Дебби носит то, что переходит от Мишель, а Либби приходится довольствоваться тем, что остается после Дебби: штопаные-перештопаные мальчиковые джинсы, застиранные, с въевшимися пятнами футболки, дешевые трикотажные платьишки, которые Дебби вытянула на животе. У Крисси все по-другому — у нее шикарные наряды. И у Диондры, с ее классными джинсами. Если джинсы у нее выцветшие, то только потому, что это последний писк моды; если на них пятна, похожие на следы от хлорки, значит она с этими пятнами их и купила. Родители щедро снабжали ее деньгами на карманные расходы, иногда она брала его с собой в магазины и там пыталась напялить на него все подряд, как на маленького. Невинно моргая, она говорила, что он может отдать долг, когда заработает. Он не знал, могут ли парни разрешать девчонкам покупать им одежду, не знал, круто это или нет. О’Малли, учитель с продленки, всегда шутит по поводу новых рубашек, которые его заставляет носить жена, но ведь это жена. В общем, Диондре нравится, когда он надевает черное, а у него нет денег ни на что новое. Блин, она всегда добивается своего.

Вот и еще одна причина, почему ему так клево с Крисси: она считает его классным, потому что ему пятнадцать лет и он ей кажется невероятно взрослым. К тому же она совсем не похожа на Диондру, которая вечно над ним хихикает в щекотливых ситуациях. Он ее спрашивает: «Что тут смешного?» — а она в ответ, давясь от смеха: «Ничего. Ты просто прелесть». Когда они в первый раз пытались заняться сексом, он настолько неловко начал возиться с презервативом, что она расхохоталась — и эрекции у него как не бывало; во второй раз она вырвала презерватив у него из рук, швырнула в сторону и сама все куда надо запихнула.

При одном этом воспоминании он страшно возбудился — джинсы в паху встали колом. И тут, в совершенно неподходящий момент, в дверь вошла миссис Дарксилвер, которая учит второклашек. Он как раз опускал записку в ящичек Крисси.

— Здравствуй, Бен, — улыбнулась она, — что ты у нас делаешь?

На ней были джинсы и свитер, на ногах шлепанцы, а в руках какой-то плакат и ленточка. Она двинулась в его сторону.

Он повернулся к ней спиной и рванул к двери в свой корпус:

— Так… ничего… просто хотел кое-что положить в ящичек сестры.

— Ну куда ты так заторопился? Подойди, я тебя обниму. Ты совсем перестал у нас появляться.

Она неумолимо приближалась, стуча шлепками по бетонному полу, с улыбкой во весь рот. В младших классах он даже был в нее влюблен и обожал эту ее черную челку. Он неуклюже заковылял к двери со все так же рвущимся наружу членом. Уже поворачиваясь к ней спиной, он понял: она догадалась, что с ним происходит, — радостная улыбка на лице уступила место брезгливой гримасе, и она больше ни слова не произнесла. Обо всем догадалась. И теперь стоит перед ящиком, где только что находился он, и видит, что это ящик Крисси Кейтс, а не его сестры.

Он почувствовал себя подстреленным кроликом, которого нужно добить еще одним выстрелом. Иногда ему мерещатся ружья, он даже ощущает прикосновение дула к виску. Однажды, пока ждал, когда из здания школы уйдут футболисты, чтобы начать уборку, Бен записал в одну из своих тетрадок слова Ницше, которые вычитал в бартлеттовской книжке знаменитых изречений: «Мысль о самоубийстве утешает — именно она помогает пережить не одну тяжелую ночь».

Нет, он ни за что на свете не наложит на себя руки. Совсем не хочется оказаться жалким придурком, по которому при этой новости начнут лить слезы девчонки, хотя при его жизни они с ним ни разу даже не заговорили. Это почему-то казалось еще более унизительным, чем вся его жизнь. И все же по ночам, когда было особенно хреново и он чувствовал, что вляпался по полной, приятно было представлять, как он залезает в материн сейф с оружием, набрав код 12–5–69 (между прочим, это дата свадьбы родителей, что теперь кажется чуть ли не насмешкой), извлекает оттуда ружье, ощущая приятную металлическую тяжесть в руках, легким движением, словно выдавливая зубную пасту из тюбика, отправляет в патронник пару патронов, приставляет дуло к виску и тут же стреляет. Выстрелить непременно нужно сразу, иначе можно передумать. Все должно делаться на одном дыхании — и тогда упадешь на пол, как пальто с вешалки: р-раз! — и вот оно, бездыханное тело на полу, и теперь ты чья-то, а не собственная, головная боль.

Нет, он не собирается делать с собой ничего подобного, но, когда хотелось расслабиться, а сбросить напряг не получалось или он уже сбрасывал напряг и хотелось расслабиться еще больше, он частенько думал именно об этом. Его тело валяется на полу кучей грязного белья в ожидании, когда его заберут стирать.

Он метнулся на территорию средней школы, и в паху тут же все обмякло, словно один лишь факт пребывания здесь лишал его мужества. Он подхватил ведро, сунул обратно в чулан и вымыл руки с мылом.

А когда спускался вниз к двери черного хода, мимо него к парковке прошли старшеклассники. Голова под черными волосами вспотела, когда он представил, что они, как и тренер, считают его полным придурком. Но никто ничего ему не сказал — они, кажется, вообще не посмотрели в его сторону. Секунд через тридцать он пошел следом, рывком распахнул дверь на улицу — его ослепило игравшее на снегу яркое солнце. Будь это фильм, картинку сопровождал бы сложный гитарный аккорд — бдр-р-ы-ыммм!..